quote Мы никогда не являемся просто пассивными жертвами автоматического
воздействия прошлого. Значимость детерминистических событий
прошлого определяется настоящим и будущим
Ролло Мэй

К развитию депрессивной структуры личности

Хочу предупредить, что ДЕПРЕССИВНЫЙ ТИП ЛИЧНОСТИ хоть и существует в природе, но в современной классификации психических заболеваний его, увы, нет...

По материалам книги Фрица Римана „ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ СТРАХА“, Пер. с нем. Э.Л. Гушанского. — М.: Алетейа, 1999

В биографии депрессивных личностей мы всегда находим такое влияние окружения, которое затрудняет или задерживает автономное развитие индивидуума. Так, единственный ребенок от несчастливого брака может быть вынужден с ранних лет отказываться от собственных желаний и собственного существования в пользу родительских проблем.

Ненависть, ярость и зависть неизбежны в жизни ребенка, и они становятся особенно опасными, когда накапливаются в неотреагированном виде и становятся основой для развития депрессии в будущем.

Бессильная ЯРОСТЬ, фрустрированная АГРЕССИВНОСТЬ, чувство ненависти и зависти, которые мы вынуждены подавлять, делают нас депрессивными, подавленными, т. е. похожими на детей, которые не могут проявить себя из-за своей зависимости и беспомощности.

ПУТЬ ЧЕРЕЗ ИЗБАЛОВАННОСТЬ

РОДИТЕЛЬСКИЙ МОТИВ ПЕРВЫЙ – ВЫЗВАТЬ СВОИМ ПОВЕДЕНИЕМ ОТВЕТНУЮ ЛЮБОВЬ РЕБЕНКА

(В своем романе “Обломов” Гончаров блестяще описал такой вариант развития личности)

Некоторые матери маленьких детей предпочитаю, чтобы их дети всегда оставались маленькими, беспомощными, зависимыми, нуждающимися в их помощи.

Мать, часто сама имеющая депрессивную личностную структуру и связанный с ней страх перед жизнью и боязнь утраты, находит выход из этого страха, балуя ребенка. Она осыпает ребенка ласками и нежностью, постоянно сомневается в том, здоров ли он, и не может ему ни в чем отказать, даже если это необходимо.

Если женщина разочарована в браке или если партнер оставил ее и ребенок составляет все содержание ее жизни. Она нуждается в ребенке, нуждается в его любви и де¬лает все мыслимое, чтобы его обслужить.

Она со страхом смотрит, как его развитие идет вперед, как он взрослеет и становится самостоятельным. Это означает для нее, что он все больше отдаляется от нее, все меньше в ней нуждается и стремится от нее к другим людям.

Она балует ребенка, с первых же дней после рождения успокаивая его при каждом крике и плаче, и это становится ее жизненной потребностью, удушающей все проявления самостоятельности ребенка; она отвечает на любое недовольство ребенка таким потоком ласк и нежности, что он лишается шанса выразить свой аффект или найти собственное решение для устранения неприятных чувств и ощущений.

Она ищет и находит любые мотивы, чтобы уберечь ребенка от жизненных трудностей, предугадать его желания, подать ему все “в разжеванном виде”; она выполняет роль мягкой подушки между ребенком и окружающим миром, таким образом отгораживая его от мира. Она не может отменить неизбежные здоровые аффективные реакции ребенка, но реагирует на них болезненно, со слезами, что вызывает у него чувство вины, хотя такие аффекты являются нормальным способом поведения, адекватным возрасту.

Все это приводит либо к стремлению отказаться от привязанности к матери, так как она предоставляет слишком мало шансов для реализации самостоятельности, либо, напротив, к тому, что с раннего возраста без матери или без ее разрешения человек не знает, как ему себя вести и что ему делать.

С течением времени ребенок лишается собственных желаний, примиряется с действительностью и скатывается к пассивному безволию, в то же время ожидая, что его желания будут угадываться и исполняться, потому что он сам от своих желаний отказался. Так возникает “позиция комфорта”, пассивная манера ожидания, представление о мире как о “сонном царстве”, за которым скрывается депрессия.

Дальнейший отказ от желаний, воли и импульсов к действию приводит к тотальной неопытности в общении с миром, что, уже вторично, еще более усиливает имеющуюся зависимость. Часто такая мать рисует ребенку окружающий мир полным зла и угрозы, что при дальнейшем развитии вызывает у него чувство, что тепло, защищенность, понимание и безопасность он может найти только у матери. Слабость у матери собственных побуждений, направленных вовне, за пределы ее симбиоза с ребенком, обеспечивает возможность такого развития.

Такая мать не находит никаких возможностей реализовать себя, кроме как в своих отношениях к ребенку, и ревниво оберегает их связь, отвергая друзей и подруг; или мать печально и болезненно реагирует на предложение дружбы, расценивая предполагаемую связь как измену и рассматривая потенциального друга как соперника, который может отнять у нее ребенка.

Такие матери несвоевременно, с возрастным отставанием от сверстников, отпускают своих детей и предоставляют им возможность для собственного развития. Они привязывают к себе ребенка любовными претензиями, не отпускают его на свободу.

Они убивают в ребенке все здоровые самостоятельные ростки и даже столь важные для его развития первые фантазии относительно устройства мира и своего места в нем. При таких условиях ребенок не может обучиться самоуважению, не может совершить “поворот к самому себе”, он остается привязанным к матери, реагирует на окружающее как ее “эхо” и не может ни осознать свои возможности, ни отделить себя от мира. Он остается пассивным и готовым к подчинению, ожидая, что дальнейшая жизнь — такая же балующая его материнская среда. Естественны и неизбежны и то разочарование, которое он испытывает при разрушении своего скрытого ожидания, и депрессия, к которой такое разочарование приводит.

Мать игнорирует перспективу самостоятельного развития ребенка, чувствует себя жертвой при проявлении им самостоятельности, что вызывает у него чувство вины от того, что он доставляет матери так много забот. Такое воспитание увеличивает психологическую нагрузку на ребенка и является тяжким грехом, так как позднее, когда человек взрослеет, дистанцирование от родителей доставляет ему ненужные страдания.

Внутренняя ситуация ребенка в этом случае столь сложна, что он может испытывать ненависть к матери, им овладевает желание избавиться от ее власти. Опасение, что эти чувства могут проявиться, вызывает у него чувство вины, особенно при перечислении всех тех заслуг и жертв, которые мать посвятила своему ребенку.

Его собственные побуждения подавляются и как бы укутываются ватой заботливой материнской любви. Никакая грубость, холодность, жестокость не касаются ребенка, так как он спрятан от них в материнском укрытии. Он вынужден находиться в мире, где ни в чем не имеет отказа и не может воспринять трудности, с которыми приходится сталкиваться. Встречаясь с трудностями, он переживает свою бестолковость и несостоятельность.

За ослушание такие матери могут наказывать ребенка; угрожая ему разлукой. Риман описывает одну мать, которая „если ребенок не слушался ее тотчас же или делал не то, что ей нравилось, ложилась на софу и “умирала”, т. е. в течение длительного времени не двигалась и  не откликалась на просьбы ребенка до тех пор, пока он не разражался отчаянными рыданиями. Подобные угрозы, вызывающие чувство вины, повторялись часто: “Я уйду и больше не вернусь”, “Ты загонишь меня в гроб” и пр.“.

 

РОДИТЕЛЬСКИЙ МОТИВ ВТОРОЙ – СТРЕМЛЕНИЕ ЗАГЛАДИТЬ СВОЮ ВИНУ

Существуют ситуации, когда ребенок не нужен матери и мешает ей, что является основой для возникновения у нее чувства враждебности и желания отстраниться от него; эти ситуации у хороших матерей вызывают нежелательное и труднопереносимое чувство вины. Они балуют ребенка, стремясь загладить эту вину.

Появляется усиленное стремление потакать капризам ребенка и баловать его, что вовсе не сглаживает возникающее у матери желание избавиться от него, враждебность и даже недостаток любви, так что благодарности она требует за то, что дает нехотя. Это приводит к тому, что ребенок само свое существование воспринимает как вину, как помеху, которая может привести к тому, что мать его бросит; ребенок считает, что сам он не имеет права на жизнь, что его терпят только из милости.

ОТВЕРЖЕНИЕ

Здесь мы имеем дело с сухими, не способными к материнской любви, часто жестокими женщинами, которые в большинстве своем испытывали в детстве недостаток материнской любви, не имели собственного опыта материнского ухода и материнской сущности и не желали понять потребности ребенка. Сюда же относится неукоснительное выполнение вполне безобидной “материнской программы”, идущее от неуверенности в себе и отсутствия сочувствия к ребенку, ориентирование на жесткую схему поведения, без внимания к индивидуальным потребностям ребенка.

Ребенок становится чрезмерно требовательным, если с раннего возраста не пытаются приспособиться к его жизненным потребностям, если с его индивидуальными нуждами так мало считаются. Так как ребенок не может защитить себя и выразить свои интересы, он постепенно смиряется с тем, что мир так устроен и не может соответствовать его ожиданиям.

Ранние переживания отвержения имеют для ребенка двойные последствия.

1) он с раннего возраста обучается смирению. Это происходит из-за того, что искусственно тормозятся все те области его саморазвития, которые сопровождаются овладением, преодолением, требовательностью и захватом.

Готовность к отказу не только снижает активность, но и вызывает такое тяжелое переживание, как ЗАВИСТЬ к тем, кто, не стесняясь, берет все то, на что он сам не решается. Эта зависть приводит к развитию чувства вины и — в качестве попытки избежать этого чувства и противопоставления ему — к необходимости морализации: они оценивают свои комплексы с точки зрения идеологии скромности и непритязательности, которую мы описали выше, и, по крайней мере, утешаются своим моральным превосходством

2) у ребенка появляется чувство, что его не любят, служит основой для появления пониженной САМООЦЕНКИ — ведь для того, чтобы себя оценить, нужно испытать чувство любви к себе, а тот, кого не любят, не может любить самого себя.

Эта пониженная самооценка поддерживается еще и тем, что в этом возрасте ребенок не имеет возможности для сравнения, он не в состоянии реалистически оценить, что его родители не способны к любви; для него является очевидным, что его мир — это мир его родителей.

Хочу дополнить эту главу ссылкой на Карен Хорни („НЕВРОЗ И ЛИЧНОСТНЫЙ РОСТ", Перевод Е.И.Замфир, СПб.: Восточно-Европейский институт психоанализа и БСК, 1997).

Она пишет, что подобный тип „взращивался в чьей-то тени: любимчика брата или сестры, родителя, которым все восхищались, красавицы-матери или благодушно-деспотичного отца - очень шаткое положение, возбуждающее массу страхов.

Но некоторой доли любви ребенок все-таки добился – ценой самоотверженного поклонения и преданности. Вспышки гнева прекратились, и он стал уступчивым, приучился всех любить и припадать в беспомощном восхищении к тем, кого больше всего боялся. Завоевывать других стало делом сверхважным, он старался развить в себе те качества, которые делают его приятным и внушающим любовь.

Дальнейшее развитие этого типа во многом зависит от того, насколько были подавлены бунт и честолюбие, или насколько полным стал возврат к подчиненности, привязанности или любви".