Надежда, обреченность и отчаяние

По собственной воле люди почти никогда не размышляют

о прекращении своего существования на земле

и лишь время от времени ощущают возможность смерти.
Элизабет Кюблер-Росс

 

Человек живет только для будущего,

но он не может разглядеть его крайнего предела…

Становление является и средством жизненной самореализации,

и неуклонным приближением к смерти…

Конечность нашего существования не позволяет грядущему

продолжаться до бесконечности.
Владимр Янкелевич

Конечно, мы неуклонно движемся в направлении смерти. Необратимый бег времени не оставляет нам никакого шанса избежать встречи с нею в неопределенном будущем. Но наше движение в будущее возможно не только в потоке времени, которое отсчитывало нам секунды и часы нашей жизни. Движение в будущее возможно еще и через становление, через то, что Владимир Янкелевич называл "обудуществлением" - через активное и свободное делание, превращающее будущее в настоящее и состоявшееся. Будущее в этом смысле означает возможность строить планы и двигаться в направлении поставленных целей. Для продвижения в будущее, для осуществления того, что пока еще не имело места под солнцем, мы должны совершать последовательные шаги, совершать поступки, чтобы вымостить ими дорогу к тому событию или состоянию, которое мы себе представили в будущем.

Движению в будущее способствует определенная уверенность в достижимости того, к чему мы стремимся, к осуществимости образа будущего. Такую уверенность нам дает НАДЕЖДА, по сути, представляющая собой мостик между прошлым и будущим, на котором мы можем себя более или менее уверенно чувствовать в нашем настоящем, подвешенным между временами. Надежде перед лицом предстоящем нам когда-то смерти дает силу именно неопределенность нашего последнего часа. "Стоит только нас приободрить периодическими отсрочками, как мы полностью отдаемся захватывающей надежде. Я, конечно, умру, но только когда-нибудь потом: это произойдет неизвестно когда, в какой-нибудь день, о котором вовсе незачем думать; во всяком случае, не теперь и не от этой болезни; не в этот раз, а в следующий, всегда следующий раз. Всегда потом, всегда завтра... А может быть, никогда?", - пишет Владимир Янкелевич.

С помощью надежды совершая деяния мы оказываем влияние на нашу судьбу. Как пишет Владимир Янкелевич, "благодаря туману неопределенности, которым окутана роковая дата, наша воля может оказывать влияние на то, что в нашей жизни не предопределено судьбой; так человек действия пользуется предоставившейся возможностью, причем эта возможность как бы сама приглашает его попытать счастья... Надежда всегда направлена на что-то конкретное…, рассчитывает на чаемое… Надежда всегда устремлена в будущее, подразумевает заранее рассчитанный риск и определенность своей позиции; надежда четко высказывается как в отношении вероятности события, так и в отношении возможности успеха; она ведет несколько рискованную, но в рамках здравого смысла, оптимистическую игру, предполагающую благоприятный результат с того момента, как приключение началось. Даже когда рассудок подсказывает, что победа невозможна, надежда утверждает, что более глубокая и поэтому еще не обнаруженная причина однажды оправдает наши безумные усилия“.

Закрепиться в будущем надежде позволяет неопределенность часа смерти, которая как бы затеряна в будущем необозримом. Когда дата столь же достоверна, сколь и необходимость смерти, человек попадает в трагическое положение, это настоящий ад отчаяния…  Единственная НАДЕЖДА, сквозящая в нашем отчаянии, подразумевает именно неопределенность момента смерти. Ведь если мы будем, по словам Владимира Янкелевича, считать, что час нашей смерти не известен только нам, но предопределен заранее и настолько же непреложен, как и необходимость самой смерти, то мы впадем в тоску и уныние, так как мы превратимся в безвольную игрушку слепого рока. А если "сам факт смерти кажется таким же сомнительным, как и ее дата, и мы чувствуем себя обреченными на иллюзорную вечность, жизнь погружается в какое-то безразличие и скуку", - пишет Владимир Янкелевич. Ведь надежде делать нечего, если нам не обязательно торопиться с нашими поступками и выборами: все когда-нибудь и как-нибудь произойдет само-собой в этой "вечности"...

Мы живем уверенно, как бы загипнотизированные неизвестностью даты нашей смерти. Но лишь только оскал смерти замаячит в будущем обозримом, то все опоры надежды будут испепелены огнем того страха, который вселяет в нас угроза НИЧТО. Чувство обреченности настигает человека, когда смерть перестает быть событием неопределенного будущего, когда она появляется уже на видимом горизонте. В таком случае будущее как таковое вообще исчезает, превращаясь в более или менее ограниченный отрезок времени, который с каждым моментом всё больше сокращается, пока не исчезнет совсем, уступив место безвременью смерти.

Такое состояние наиболее остро имеет место в случае смертного приговора, особенно когда дата смерти назначена заранее. Человеку не остается ничего другого, как с трепетом, отчаянием или тупым безразличием ждать минуты, когда его позовет палач. Каждое прожитое мгновение не будет вести в будущее, а лишь будет приближать момент последнего вздоха.

Ощущение себя обреченным на смерть вызывает чувство отчаяния и безнадежности. Исчезают все связи и опоры в настоящем, и остается только механическое время, беccтрастно отсчитывающее секунды.

Гораздо чаще встречаем мы состояние, хотя и похожее, однако радикально отличающееся от смертного приговора с определенной датой. Таковы, например, диагнозы смертельных заболеваний. Тут-то и сталкивается человек (порой впервые) с осознанием грядущей смерти.

"Люди считают синонимами понятия "злокачественная опухоль" и "смертельная болезнь", - пишет Элизабет Кюблер-Росс, - в большинстве случаев это оказывается правдой, но может стать и благословением, и проклятием...". То есть, диагноз болезни отнюдь не означает, что человек непременно должен от нее умереть (человек может умереть и от несчастного случая и от осложнения банальной простуды, а вовремя замеченный рак порой исцеляется достаточно эффективно).

По сути, сама жизнь - это такое смертельное заболевание. Но настоящая смертельная болезнь, в отличие от "смертности" в конце обычной жизни, сопровождается определенным прогнозом, чисто статистическим ожиданием предстоящей весьма ограниченной продолжительности жизни.

И даже при отсутствии конкретной даты и часа смерти, именно этот ограниченный (даже порой годами измеряемый) отведенный человеку отрезок действует на него часто парализующе. При этом человек забывает или не принимает в расчет, что "обычная" смерть наступает не в заоблачном будущем, а просто в будущем неопределенном. И такое будущее может наступить в любую минуту. Смерть же от неизлечимого заболевания по статистике случается с определенной долей вероятности через определенное число лет. Человек же вероятность смерти принимает за смертный приговор к исходу определенного срока, превращая свое будущее именно в такой продолжительности обрывок.

И надежде оказывается не за что зацепиться в таком будущем. И настоящее "провисает", не давая человеку опоры для его поступков. И в душе поселяется чувство безнадёжности и даже отчаяния. В человеке перестаёт работать моторчик, питаемый будущим и надеждой.

Надежда всегда направлена на чаемое, на желаемое. Именно надеясь, человек верит в достижимость желаемого и доверяет своему будущему. Если какое-то желание оказывается нереализуемым, человек от него откажется, как утверждает Владимир Янкелевич, "направит свой взор на другое, утешится в надежде на него и тем самым приспособится к своему маленькому и эпизодическому разочарованию. Желательное заменяет будущее, которое только что нас обмануло; оно как бы пунктиром продлевает угасающее будущее".

В условиях, когда будущее как бы нас обманывает, не обещая больше быть безграничным, то нам остается нечего желать. И надежда отступает, покидает человека. И тогда подступает отчаяние. И надежда, помогающая нам влиять на судьбу через наши поступки, уступает место упованиям.

Владимир Янкелевич пишет об упованиях следующее:

"Привилегированными целями наших упований являются, как правило, вещи, находящиеся вне нашей свободной воли и недостижимые для нашей деятельности: необыкновенное, незаслуженное счастье, которое не может быть дано естественным ходом событий, подчиненным детерминизму, встреча с любимой женщиной и романтические совпадения в нашей жизни, невероятная удача, огромный выигрыш в лотерее, подарки по благосклонному случаю и улыбки фортуны — словом, все то, что никогда не случается... Упования стремятся не отклонить, а умолить судьбу, непроницаемую и абсурдную, ее неумолимую волю, от которой зависит наше будущее… Доверие уступает место скромному, пассивному и фаталистическому ожиданию отзыва на мольбу...".

Человек уповает на чудо, на исцеление, на продление своего существования - на всё то, на что надеяться он не может. Отчаяние наступает тогда, когда и упование изменяет человеку. "Тот, кто должен отказаться от упования как такового, не сможет больше жить" (Владимир Янкелевич).

Наибольшее доверие смертельно больные люди питают к тем врачам, которые не только поддерживают их в их упованиях, но и одобряют эти упования, когда они противопоставляется роковой вести. Такие упования описывает в своей работе "О смерти и умирании" Элизабет Кюблер-Росс:

"В разговорах с нашими смертельно больными пациентами мы всегда поражались тому, что даже самые реалистичные, самые смирившиеся среди них всегда допускают какую-то вероятность исцеления, открытия нового лекарства, "успех в последнюю минуту какого-то исследования". И это поддерживает их на протяжении дней, недель и месяцев страданий. Их не покидает чувство, что все это имеет, должно иметь определенный смысл, что в конечном счете все образуется, нужно только немного продержаться... Это ночной кошмар, это неправда, вот проснешься однажды утром, а тебе сообщают, что врачи уже готовы испытать новое лекарство, очень сильное, и выбрали для испытаний именно тебя, ты будешь особым, избранным пациентом, как был когда-то первый пациент для пересадки сердца... Не имеет значения, как мы назовем это состояние; важно, что все наши пациенты поддерживают его, а оно поддерживает их в самые трудные периоды".

Если человек перестает уповать, это обычно является знаком близкой смерти. Когда человек отчаялся, то он ищет выход из безнадежности своей ситуации во взятии своей жизни под свой контроль - и определяет для себя (при достаточной смелости) сам, когда и как ему уйти из жизни. Акт самоубийства становится последним волевым актом человека, который должен внести в его жизнь ощущение свободы. Другое дело, что часто суицид имеет место в условиях суженного сознания, когда напрямую нельзя говорить о свободной воле, ибо поведение человека будет определяться импульсами.

Похожая ситуация - с заложниками и заключенными концентрационных лагерей. С одной стороны, ситуация там более экстремальная, когда каждый момент грозит стать последним и от тебя мало что зависит. С другой стороны, окончательный прогноз не настолько предопределен, как в случае смертельного заболевания. Даже в самых жестоких условиях, когда другие не выдерживают, умирают, кончают с собой или гибнут от рук палачей, имеется шанс, что собственная смерть не обязательно случится именно здесь. Срок наступления смерти не предопределен прогнозом или приговором, а значит и смерть находится в неопределенном будущем. В таких ситуациях "надежда умирает последней". "Утопающий" цепляется за соломинку неопределенности дня и часа; при нашей безнадежной обреченности на смерть, остается только надежда прожить подольше“ (Владимир Янкелевич).

Человек в подобных критических ситуациях стремится выжидать, пережидать. Это помогает предотвратить отчаяние. Как пишет Владимр Янкелевич, „выжидающий человек как бы сам творит время ради того, чтобы сохранить инициативу; точнее, он откладывает грядущее и принимает необходимые меры против отчаяния, которое стало бы нашим уделом, если, перейдя в настоящее, будущее исчерпало бы себя целиком“. И выживание в таких ситуациях (как видно из рассказов тех, кто прошел через это) зависит именно от того, насколько человек мобилизует свою волю, насколько он не смирился и не поддался кажущейся столь неумолимой судьбе. И именно надежда является тем состоянием, которое поддерживает человека в, казалось бы, самой отчаянной ситуации.

В упомянутых критических ситуациях человек начинает чувствовать обреченность и надежда оставляет его, скорее, не оттого, что он уверился в неминуемости смерти, а оттого, что он  устал от мучений, кажущихся бесконечными. Будущее его становится просто слишком мрачным и непривлекательным. Не маячущая смерть выжигает это будущее, а скорее человек сам призывает свою смерть в выжженное отчаянием будущее.

Отчаявшийся человек отказывается от дальнейшей борьбы, воля его не ведет его уж больше к новым свершениям. Отчаявшийся человек - это смирившийся человек. Он, по словам Владимира Янкелевича, "отвергает СВОБОДУ и тем самым отрекается от истинности человеческого бытия. Смирение — это настоящее отчаяние". Сама воля в ситуации отчаяния "больна".

Про такую "больную волю" Владимир Янкелевич пишет следующее:

"Склонная капитулировать воля заявляет, что дальше уже все зависит от судьбы, что бороться, протестовать и бунтовать уже бесполезно. Она принимает решение, что пришла пора отчаяния, и с места в карьер заявляет, что положение безвыходное. Откуда же дурной и слабой воле это известно? Кто ей об этом сказал?

Непознаваемое, невозможное, неизлечимое, социальное зло, нравственный грех — вот пять плохих оправданий дурной воли… Невозможное — то есть недоступное человеку — обычно сводится к тайной и подсознательной воле к поражению.

Решение не использовать возможности и шансы, которые дает обудуществление, — это настоящее убийство: это — убийство времени".

Смотрите также материал "ОТЧАЯНИЕ"

• Назад