Страх высоты и суицид

СТРАХ ВЫСОТЫ

Думаю, что страх высоты – весьма неоднородное по своим причинам состояние. И это важно учитывать при диагностике и терапии.

Например, страх полета в самолете включает в себя как страх перед возможной катастрофой (тревога смерти), так и страх замкнутого пространства (клаустрофобия) с невозможностью покинуть ситуацию по своему желанию (тревога ограничения свободы и тревога смерти от удушья в тесном пространстве).

Даже нахождение на очень большой высоте в неком основательно огражденном пространстве (например, смотровая площадка небоскреба или телебашни) вызывает, главным образом, страх погибнуть в результате некоего воображаемого несчастного случая - например, обрушение здания или выброс наружу взрывной волной при некоем воображаемом террористическом акте. Это все имеет отношение к страху смерти, который может быть весьма мучительным и сопровождаться яркими картинками „свободного полёта“ в случае падения с высоты вместе с обломками обрушающегося здания.

Но все эти страхи имеют лишь косвенное касательство к страху высоты как таковому. Я думаю, что истинный страх высоты имеет отношение именно к тревоге свободы.

Страх высоты проявляется по-настоящему, когда человек стоит на открытой площадке над разверстой бездной (будь это кромка ущелья или балкон на верхних этажах высокого здания). Находясь на высоте и имея относительно легко реализуемую возможность прыгнуть вниз, человек вплотную сталкивается со свободой в чистом виде. Человека отделяет от бездны лишь шаг. И этот шаг он может сделать – а может и не сделать. Человек свободен шагнуть в бездну или не делать этого шага. То есть человек полностью свободен в своем решении относительно своей дальнейшей судьбы, свободен выбрать двумя полярными крайностями - между жизнью и смертью.

Именно такое ощущение свободы и вселяет в человека настоящую тревогу. Более того, я уверен, что тревога свободы (какими бы обстоятельствами она ни провоцировалась) вызывает в человеке точно такие же ощущения, как если бы он стоял на краю бездны. Дух захватывает не столько от высоты, сколько от представления о том, что можно по собственной воле уйти из жизни, сделав всего лишь один шаг. И тело пронизывает дрожь восторга от ощущения возможности сделать этот шаг – то есть от ощущения свободы.

Нечто подобное описывал один мой пациент, который, будучи десантником, пару раз пережил неполадки с основным парашютом. Для спасения в подобной ситуации достаточно одного движения, чтобы раскрылся запасной парашют. Но он несколько секунд медлил, не открывал запасной парашют – потому что восторг от ощущения собственной свободы и власти над своими жизнью и смертью перевешивал чувство страха разбиться насмерть.

Вплотную к рассмотренным возможностям, лежащим в основе страха высоты, стоит постоянно сопровождающая человека возможность добровольно закончить свою жизнь. Я имею в виду самоубийство.  Ролло Мэй утверждает, что само сознавaние себя"всегда подразумевает возможность обращения против себя, отрицания себя. Трагизм человеческого существования обусловлен тем фактом, что само это осознание связывается у человека с возможностью и искушением убить себя в любой момент".

СУИЦИД

Самоубийство - это вечная потенциальная возможность человека. Эта возможность всегда держится про запас, как последняя пуля, как последний аргумент. Осознание этой возможности щекочет нам нервы, оттого что мы ощущаем себя имеющими возможность принять поистине "божественное" решение - оборвать волосок, на котором подвешена наша жизнь.

Но попробуем разобраться, насколько самоубийство действительно отражает нашу свободу.

Принятие решения свести счеты с жизнью основывается, как и многие решения, на совокупности огромного количества факторов, от "за" и "против", которые взвешиваются нашим сознанием, до подводных течений нашей психики, формирующих наши эмоции, импульсы и стремления. На спусковой крючок окончательного решения нажимает, все же последний импульс, который, скорее всего, не являлся бы решающем во всей предшествующей "игре аргументов". То есть чаще всего речь идет в суициде не о истинно свободном акте, а о неком псевдо-решении - по типу короткого замыкания. В пользу этого говорит статистика, утверждающая, что лишь небольшая часть выживших в результате своего суицида вновь прибегает к нему.

Даже если иы возьмем чисто интеллектуальную сторону решения, то мы убедимся, что это решение не столь уж и свободно. Наше сознание как бы свободно делает свой выбор, выбирая уход из жизни. То есть формально - это свободное решение, свободный выбор и свободный поступок.

Но насколько свободно сознание человека, зауженное на темах, вызывающих его душевные терзания? Из всего многообразия мира, человек, как бы находящийся в туннеле, видит перед собой только свою боль и свою проблему. Остальное богатство жизни остается за стенами этого туннеля и не принимается во внимание. Потому и выход из ситуации человека ищет в погружении в покой и темногу, которыми ему представляется смерть. Она представляется ему более "доброй" и желанной ао сравнению с кажущимися абсолютно неразрешимыми и столь мучительными проблемами, из-за которых жизнь предстает бессмысленной и не стоящей продолжения.

А если человек психически болен, находится в плену своих галлюцинаций и бредовых идей, если он не в состоянии взять под контроль свои импульсы, разрывающие его изнутри - то свободное решение становится еще более проблематичным. Хотя, опять-таки - решение о своей судьбе примет все же САМ человек, то есть формально он свободен.

Однако говоря о самоубийстве как о (в принципе) свободном акте нельзя забывать об обратной стороне сободы - о чувстве ответственности, которое утверждается самою свободой. Виктор Франкл отмечал по этому поводу следующее:

"Даже в самой радикальной форме бегства от ответственности - в бегстве от самой жизни путем самоубийства - человек не может убежать от собственного чувства ответственности. Поскольку он свободно принимает решение о самоубийстве и претворяет его в жизнь (в том случае, конечно, если он психически здоров), он не может уйти от того, от чего бежит: его не отпускает чувство ответственности. Не найти ему также и того, чего он ищет, а именно решения проблемы. Ибо мы должны снова и снова подчеркнуть, что самоубийство в принципе не способно решить никаких проблем".

Более того, проблемы, даже трагедии, с которыми сталкивается человек на путях своей жизни, оказываются вызовом для его роста и становления. Ролло Мэй отмечает, что столкновение с любой трагедией в жизни способно дать человеку „в высшей степени катарсический психический опыт: трагедия неразрывно связана с достоинством и нравственной силой человека“.

Добровольная смерть, выбираемая ради возможности  избежать трудности или боль, не в состоянии стать торжеством свободы человека. Его выбор смерти в любой ситуации является, скорее, бегством от свободы. Ведь свобода, как мы уже видели – это свободный выбор, это становление, это движение к целям – к тому, кем человек должен быть (к своему проекту самого себя). Самоубийство же не может быть рассматриваемо как цель жизни человека, утверждает Сартр: „будучи действием моей жизни, самоубийство само требовало бы значения, которое ему может дать только будущее; но так как самоубийство является последним действием моей жизни, ему отказано в этом будущем“.

Сартр подчеркивает, что если человек все же выжил, то неудавшаяся попытка самоубийства нередко заставит его судить об этом поступке, как о трусости, ибо он всегда ретроспективно может увидеть, что решение уйти из жизни было всего лишь одним из ряда других решений: „Но так как эти решения могут быть только моими проектами, они способны проявиться, только если я живу. Самоубийство является абсурдностью, которая погружает мою жизнь в абсурд“.

Итак, свободный выбор смерти оказывается могильщиким свободы, отказывающим человеку в реалистичном восприятии всех возможностей его ситуации. Для того, чтобы сделать человека полностью свободным, необходимо вернуть ему широту восприятия жизни, в которой свобода всегда соседствует с болью. Виктор Франкл пишет по этому поводу:

"Мы должны показать такому человеку, что он похож на шахматиста, который, столкнувшись с очень трудной шахматной задачей, просто смахивает фигуры с доски. Но ведь таким способом задачи не решить. Равно как не решить жизненных проблем разрушением этой жизни. Как, сбрасывая фигуры с доски, шахматист нарушает правила игры, так нарушает правила жизни и человек, покушающийся на самоубийство. Правилами жизненной игры не предусматривается победа любой ценой, однако эти правила требуют от нас неустанной борьбы".

• Вперёд