Что делает искушение искушением?
На пути наших выборов стоит контроль совести и разума. В совести заложены, с одной стороны, ценностные ориентиры (позитивная совесть), с другой – системы запретов и наказаний (негативная совесть). Разум взвешивает все за и против поступка, просчитывает негативные и позитивные последствия выбора. По сути, удовлетворение практически всех наших желаний может относиться к числу вполне нормальных целей любого человека. Вопрос лишь в том, как, ради чего и в каких контекстах эти цели достигаются.
Если возьмем знаменитую “лестницу потребностей” Абрахама Маслоу, то увидим, что каждому человеку свойственно стремиться к удовлетворению одних и тех же потребностей. Таковы, например, еда, секс, отношения, безопасность, успех, богатство, социальное положение, стремление проявить себя.
Кто-то сказал, что с годами начинаешь называть искушением то, что прежде счел бы просто удачным случаем. То есть, если раньше человек просто использовал бы выпавшую возможность и удовлетворил бы своё желание, то с какого-то момента удовлетворение подобного желания будет уже не желательно или поставлено под запрет. Это говорит о том, что искушение делает искушением именно знание о том, что можно, а что нельзя; что хорошо, а что плохо; что есть добро и что есть зло.
В принципе, можно утверждать, что искушением каждый человек будет считать то, что он считает для себя не разрешенным. Даже если речь идет о запретах, которые приняты в обществе, они не будут таковыми для человека, если он не примет их внутренне, не согласится с тем (пусть и чисто формально), что это (в принципе!) "НЕЛЬЗЯ".
То есть, я хочу сказать, что принятые в обществе нормы и правила лишь тогда могут стать источником искушения, когда человек признает для себя, так сказать, легитимность запрета. Нарушение такого запрета как действие безнравственное будет вызывать в человеке МОРАЛЬНЫЕ ЧУВСТВА, важнейшим из которых будет чувство стыда. Иными словами, человек, совершая поступки, не соответствующие принятым им (пусть и в самом малом объеме и лишь формально) нормам поведения, будет как бы загрязнять "светлый образ" самого себя. Ведь, признавая запреты, человек как бы берет на себя обязательство быть таким-то и таким-то, то есть соответствовать своему представлению о себе "любимом и хорошем".
Необходимо оговориться, что искушением будет не только нарушение запрета, но и неисполнение заповеди (какого-либо требования), то есть несовершение поступка, который ожидается от человека в данной ситуации. Здесь источник искушения будет внутри самого человека. Ими будут лень, страх, стяжательство - то есть возможные выгоды "недействия" в требуемом направлении. При этом человек, если он (как и в случае запрета) признал в какой-то мере легитимность заповеди, будет сталкиваться все с теми же моральными эмоциями.
Таким образом, и запрет, и требование могут превратиться в искушения, поддавшись которому, человек столкнется с чувством стыда. Если же человек ощущает, что своим поступком (или бездействием) он нанес вред не только своему образу (или, говоря современным языком, имиджу), но и другому человеку, то ему грозит подвергнуться и чувству вины (ведь в этом случае налицо несправедливый по отношению к другому поступок).
Если запреты и заповеди (что, в основном, маловероятно) взрослому человеку вовсе неизвестны, то и действие против них для него никак не может явиться искушением. Здесь речь может идти лишь об удовлетворении сиюминутных побуждений и желаний. А какой ценой это достигается - в данном случае это может либо вообще не интересовать человека, либо все значение его поступка может раскрыться для него позже. А на момент своего выбора человек просто не видит всех его возможных последствий.
С другой стороны, если человек знает о запретах и требованиях и обо всех последствиях их нарушения, но не признает их в принципе (то есть они являются для него лишь пустым звуком), то его действия вопреки этим правилам будут неким азартным приключением.
Ну, например, возьмем правило "не укради". Если нам нужно что-то, принадлежащее другому, и мы знаем, что красть порядочному человеку не пристало, то мы воздержимся от того, чтобы присвоить себе чужое.
Маленький ребенок, не ведающий, что творит, может вытащить у мамы из кошелька мелочь, чтобы купить колбаски для дворового кота. Ребенок не поддался искушению, поскольку не знал запрета. Он хотел только накормить голодного кота. Его поступок не является никаким проступком. Лишь потом, когда ребенок будет со слезами на глазах выслушивать нравоучения родителей, ему станет понятно, что он сделал что-то не то.
Мужчине, увлекшемуся игрой на автоматах и проигравшему свою зарплату, может мозолить глаза колечко тещи, лежащее в шкафу. Брать его нельзя, но деньги нужны - надо отыграться. И колечко становится искушением (мужчине придется выбирать между проступком и его последствиями и удовлетворением своего импульса).
"Профессиональные" воры (неважно, одиночки или налетчики, или, может, вполне важные и респектабельные чиновники, запускающие руки в казну - а, по сути, в карман каждого из нас) прекрасно знают, что воровать нехорошо, что за это накажут (если поймают). Но они делают это, потому что им наплевать на последствия их поступка для других. А что касается самих себя - то "двух смертей не бывать, а одной не миновать", "живем только раз", "укравший у вора не вор", "общее - значит мое"...
Размышления о возможных последствиях будут лишь щекотать нервы, а удача (не пойман - не вор) будет лишь укреплять мнение о собственной исключительности. То есть здесь воровство никакое не искушение, а лишь модус вивенди (образ жизни) и способ реализации своих устремлений в модусе обладания. А еще - очень действенная метода для укрепления чувства собственной значимости (за счет других, конечно).
Пока совесть молчит, пока человек уверен в своей правоте, пока он не признаёт моральные нормы, искушение не встретится на его пути. Искушение становится искушением только для МОРАЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА.
Стоит, пожалуй, особо остановиться на тех запретах и правилах, которые человек устанавливает для себя сам. Они могут быть эхом тех установок, которые привили ему в детстве значимые взрослые. В те далекие годы детства, следование требованиям родителей было, разумеется, весьма разумным. Во-первых, родители чаще всего хотели нам добра, поэтому в конкретной ситуации их правила были вполне логичными. Во-вторых, следование этим правилам само по себе ограждало ребенка от возможного наказания, родительского гнева или родительской отчужденности. Многие запреты, однако, существенно сковывают свободу ребенка, ограничивая его развитие, а также способствуют формированию тревожной структуры его личности, что может иметь весьма печальные последствия в силу того, что человек будет отказываться от выбора тех или иных возможностей, от принятия самостоятельных решений.
Во взрослой жизни эти "личные" запреты и требования часто весьма иррациональны, потому что они превращают в искушения самые обычные обстоятельства и стремления. "НАДО" и "НЕЛЬЗЯ" как бы встраиваются в психику ребенка, формируя первичную совесть, которая, по сути, является собранием родительских голосов, начинающих звучать, как только человек попадает в жизненную ситуацию, напоминающую ему его прежние ситуации, когда запреты и требования звучали реально. Первичная совесть служит вместилищем наказаний и указаний, поэтому ее укоры будут весьма болезненны, если мы попытаемся сделать выбор в пользу того, от чего нас стараются удержать звучащие в нас "родительские" голоса.